Куёв горбунок За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе - на земле
Жил старик в одном селе.
У старинушки три сына:
Шестерик – тупой детина,
Шестикуй и так и сяк,
Куев вовсе был дурак.
Братья пиздили пшеницу
Да возили в град-столицу:
Там пшеницу продавали,
Деньги тотчас пропивали
И с набитою мордОй
Возвращалися домой.
В долгом времени аль вскоре
Приключилося им горе:
Кто-то в поле стал ходить
И пшеницу сторожить.
Мужички такой печали
Отродяся не видали;
Стали думать да гадать -
Как бы сторожа поймать,
Отлупить да отдубасить,
Что б себя обезопасить
Колды, словно на редут,
За пшеницею пойдут;
Наконец себе смекнули,
Чтоб стоять на карауле,
И как сторож пойдёт спать
Тут же братьев и созвать.
Вот, как стало лишь смеркаться,
Шестерик стал собираться:
Вынул вилы и топор
И отправился в дозор.
Но как двор свой миновал,
Спать залез на сеновал
А с утра дубасит в двери
"Эй вы, сонные тетери!
Отпирайте, я пришёл.
Сторож спать и не пошёл"
Стало сызнова смеркаться;
Шестикуй стал собираться:
Взял и вилы и топор
И отправился в дозор.
Но как двор свой миновал,
Спать залез на сеновал
А с утра дубасит в двери
"Эй вы, сонные тетери!
Отпирайте, я пришёл.
Сторож снова спать не шёл"
Стало в третий раз смеркаться,
Надо куеву сбираться;
Он и усом не ведет,
На печи в углу орёт:
"Ему сказала я
- Всего хорошего,
А он сношения
Вдруг попросил"
Братья ну ему пенять,
Стали в поле погонять,
Говорят ему: "Послушай,
Побегай в дозор, куюша.
А штоб был тебе мотив,
На возьми презерватив".
Куев тут с печи слезает,
Малахай свой надевает,
Макарон в печи добыл
И подарок не забыл.
Вот он поле все обходит,
Там лишь ветер хороводит.
Где же сторож, ни души.
Аль заели его вши?
Озираючись кругом,
Срать садится под кустом;
Звезды на небе считает
Макароны уплетает.
А покончивши, в момент
Достает он свой презент.
Хоть соплив тот, надувает
И иголкой протыкает.
Раздаётся громкий Бах,
Ну а куев только: "Ах!
Всё лицо засрал в момент,
На хуй мне такой презент."
Вдруг как вроде конь заржал...
Караульщик наш привстал,
Посмотрел под рукавицу
И увидел небылицу.
Неглыбока и не мелка
На лугу стоит тарелка.
Свет вокруг её сияет
И всё поле освещает.
Высотой всего с аршин
И с колёсами без шин.
С верху люк, в ём голова
Вся, как зимний снег, бела.
Волос нет, один лишь чуб
А во рту пусто от зуб.
"Эхе-хе! так вот какой
Этот сторож!.. Но, постой,
Я шутить ведь, не умею,
Сверну разом тебе шею.
К голове он подбегает,
За волнистый чуб хватает,
Дёрнул разик, дёрнул два,
Оторвалась голова.
Голова не молодая,
Очью бешено сверкая,
С час брыкалась и устала.
"Ну, козёл, - ему сказала,-
Это ж нада так уметь,
В рот изволь меня иметь.
Дай мне место для покою
Да ухаживай за мною,
Подмывай мне рот водицей,
Чуб расчёсывай, хоть спицей.
По исходе же трех дней
Двух рожу тебе детей -
Да таких, каких поныне
Не бывало и в помине;
Да еще рожу урода,
Весь в тебя, мужского рода.
На спине с двумя горбами
Да с акульими зубами.
Двух детей, коль хошь, продай,
Но урода не отдай.
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за черную, слышь, бабку.
На земле и под землей
Он товарищ будет твой:
Он зимой тебя согреет,
Летом холодом обвеет,
В голод хлебом угостит,
В жажду медом напоит.
Куев молвит: «Что за дело,
Где твоё сучара тело?
Что б рожать нужон живот…»
-Мы рожаем через рот.
Тело – сей объект не нужен,
Обзавесть бы только мужем.
На Земле их пруд пруди…
Ну, поди ко мне, поди.
"Ладно", - думает чурбан
И в пастуший балаган
Небылицу закатил,
Дверь рогожею прикрыл,
И лишь хочет он уйти,
А она ему: «Приди-и-и.
У меня на ухе справка
И приколота булавкой.
Я как ясный день чиста.
Я же лучшая из ста.»
Был бы ум у дурака
Спятил бы совсем, а так…
Три раза каприз исполнил.
До краёв ей рот наполнил.
И, лишь только рассвело,
Он отправился в село.
Во всё горло песнь орёт:
/Что ж поделать – идиот/
«Вот кто-то с гор рачком спустился.
Наверно милый идиот»